Рассказ. Турецкая история. Окончание

Акгюл вытерла слезы. Ее милая Гюлесен попала в беду! Как же это несправедливо - ее старшая сестра, такая чудесная, такая умная, попала в беду. Акгюл хотелось разреветься от отчаяния, которое ее охватило и от бессилия. Но она знала, что маме не нравится, когда она плачет, тем более о беспутной сестре, нарушившей родительскую волю. И была еще та туристка, которой надо помочь - она ведь ждет Акгюл там, в кафе.

- Мамочка, я не буду плакать. Скажи, как нам уговорить отца? Может если мы поможем этой девушке, кто-то сжалится и поможет нашей Гюлесен?

- Акгюл, ты становишься своенравной, - строго сказала Саригюл. - Отцу это не понравится и Шафаку тоже.

Акгюл покраснела: Шафак был ее женихом, они должны были пожениться когда он полностью переймет дела у своего деда - прибрежное кафе и рыбный магазин на другом берегу Босфора.

- Отец сказал, через два дня Шафак будет гостить у нас. Акгюл, помни об этом! А теперь ступай, приведи туристку сюда, - Саригюл тяжело поднялась. - Но в дом не веди, пусть ждет во дворе.

- Спасибо, мамочка! - Девушка ловко вскочила на ноги, обняла мать и тихо выскользнула из дома.

Юля все также сидела в кафе за столиком - ноябрьское солнце хоть и грело еще, но уже клонилось к закату и тепла становилось все меньше. Она очень надеялась на официантку - больше все равно не на кого. Ночевать в ноябре под открытым небом она ни за что бы не решилась. Девочку она увидела издали - та бежала ей навстречу и улыбалась.

- Пойдем, пойдем со мной, - потянула ее за руку Акгюл. - Все хорошо. Мама уговорит папу, я уверена.

- Погоди, как тебя зовут хоть? - оторопела Юля.

- Акгюл, - засмеялась девчушка.

- А меня Юля, то есть, Джулия, - поправилась Юля, понимая, что русские имена - не самые легкие для произношения.

- Юл-а, - произнесла девушка и засмеялась. - Идем же!

Солнце уже скрылось за горизонтом и все вокруг резко изменилось: потемнело и похолодало. Если днем солнце еще дарило обманчивое ощущение конца лета, то после заката осень заявила о себе в полную силу: налетел холодный ветер, и стало ясно, что через каких-то пару дней о лете останутся одни воспоминания. Девушки шли по кривым узким улочкам. Домов в деревушке было немного и среди них были как жалкие лачуги, так и милые, словно курортные, домики.

- А что означает твое имя? - спросила Юля. - Я читала, что ваши имена обязательно что-то означают.

- Да, это так. Мое имя переводится как "белая роза". Маму мою зовут Саригюл - "желтая роза", а старшую сестру - Гюлесен, что означает "здоровая роза".

- Какой цветник у вас дома! Розарий то есть, - улыбнулась Юля, подумав, что для девочек выбраны очень симпатичные имена.

- Это традиция. В мамином роду всем девочкам давали имя Роза. Когда отец женился на маме, она попросила оставить ей эту традицию - в память о своей маме. И он согласился.

- Как у вас пусто на улицах, - заметила Юля. - А ведь еще не ночь.

- У нас рано ложатся и рано встают. Мужчины или рыбачат и рано в море уходят, или в ресторанах работают на тяжелых работах и тоже рано встают. Женщины на кухне обычно: или в ресторанах, или дома. Пожилые за детьми присматривают. Юл-а... я хочу тебя попросить. Ты не удивляйся ничему у нас дома, хорошо? Отец не любит иностранцев, но может быть маме он не откажет.

- Хорошо. Только ты будь рядом, ладно? А то я не знаю ваших обычаев и могу невольно обидеть твоих родителей.

Акгюл сразу посерьезнела и Юля поняла, что они пришли. Небольшой двухэтажный домик кремового цвета с красной черепичной крышей. Забор на несколько тонов темнее цвета крыши. В нескольких местах деревянные столбики забора покосились, но в целом выглядели опрятно. Акгюл открыла калитку и пропустила Юлю вперед. Во внутреннем дворике не было ничего кроме нескольких хозяйственных построек и кресла со столиком у яблони. Возле кресла стоял кальян, а на столике лежала пачка табака. Во внутренний двор выходила деревянная терраса на первом этаже дома и вход в дом. На террасе были разбросаны подушки и циновки, стоял еще один кальян и валялись газеты. И без вопросов было ясно, что здесь любимое место отдыха главы семьи. Акгюл забежала в дом, жестом попросив Юлю остаться снаружи.

В ожидании Акгюл Юля осмотрелась. По сути дела этот деревенский дом ничем особым не отличался от любого другого деревенского дома в любой другой стране. Ну разве что светлой окраской стен и явно восточным узором деревянной террасы. Ага, и на внешней стороне входной двери мозаика. Газон аккуратно подстрижен, к дому и к хозпостройкам ведут аккуратные дорожки из гравия. Хлопнула дверь и Юля обернулась. На крыльце стояла грузная женщина в длинном платье и с покрытой головой. Смуглое лицо с сетью морщинок, черные глаза и выбившаяся из-под платка прядь темных волос, уже тронутых сединой. Акгюл сказала, что ее маму зовут Саригюл - "желтая роза". Да, она напоминала розу - увядшую, но с гордой осанкой. Но взгляд был цепким и не слишком доброжелательным. Она оглядела Юлю с головы до пят, обернулась и что-то крикнула. Тут же появилась Акгюл (видимо мать просила ее переводить).

- Как тебя зовут? - спросила Саригюл посредством своей дочери.

- Юл-а, - на манер Акгюл произнесла Юля. Если девочке так легче произносить имя, то и матери тоже сложно не будет.

- Откуда ты?

- Я приехала в Стамбул из другой страны. Взяла экскурсию сюда и опоздала на пароход. - Юля умышленно не стала называть свою страну: вряд ли деревенская женщина, судя по всему из традиционной мусульманской семьи, знает о существовании Прибалтики.

- Почему ты опоздала на пароход? - продолжала тем временем допрос Саригюл.

- Я была наверху, в развалинах, засиделась, смотря на Босфор, и потеряла счет времени.

И странно, еще каких-то несколько минут назад, Акгюл разговаривала с Юлей на хорошем английском языке - почти без акцента и без труда находя слова и выражения. Сейчас в ее речи снова появился акцент и предложения стали проще, рубленнее.

- И тебе некуда идти?

- Нет, следующий пароход будет только завтра днем.

- Хорошо, подожди.

Саригюл ушла в дом. Несмотря на вечернюю прохладу, Юлю бросило в жар - слишком пристальным был взгляд Саригюл, слишком быстрыми и жесткими были вопросы. Акгюл во время разговора матери с Юлей стояла чуть позади - ни тени улыбки не скользнуло по ее лицу. Она бесстрастно переводила мамины вопросы и Юлины ответы. Когда Саригюл ушла, выражение лица Акгюл смягчилось, но не надолго - на пороге вновь возникла Саригюл и махнула рукой Юле, зовя ее в дом. Да, это не был приглашающий жест, ее именно звали. Акгюл указала Юле на ее обувь - по правилам, если входишь в турецкий дом, уличную обувь надо оставить за порогом. Прежде чем Юля зашла в дом, Акгюл придирчиво осмотрела ее - чтобы не были открыты ноги, плечи и голова. Все в порядке, только голова не покрыта и девочка метнулась в коридор, вытащила откуда-то платок и кинула его Юле. Та испугалась, что сейчас последует еще один допрос, уже с главой семейства, но Акгюл проводила ее в гостиную, также жестом показала на низенький диванчик и скрылась в другой комнате. В доме было тихо-тихо. Не было привычных звуков радио или разговоров домочадцев. Юля осторожно осмотрела комнату, ей казалось, что за ней откуда-то наблюдают и не хотела обнаруживать свое любопытство. Рядом с диванчиком, на котором она сидела, лежали ровным рядом подушки, образуя квадрат, внутри которого лежали две циновки – одна поверх другой. Стены были увешаны коврами. Больше в комнате ничего не было.

Акгюл зашла неслышно, с подносом в руках. Опустившись на колени, она поставила на циновку два стаканчика чая и блюдце со сладостями – тоже дань традиции гостеприимства - коль гость в твоем доме изволь предложить чай. Юля вопросительно посмотрела на девочку, не решаясь нарушить звенящую тишину дома своим голосом. Акгюл придвинулась к ней и прошептала:

- Не волнуйся, все в порядке. Ты переночуешь у нас. Но надо торопиться – уже пора укладываться спать.

- Можно я возьму чай с собой? – также шепотом спросила Юля. Сейчас чаю ей не хотелось, но через пару часов она просто не осмелится попросить его у хозяйки.

- Конечно. Пойдем, я отведу тебя в твою комнату.

Стараясь не шуметь они вышли в коридор, в который выходили еще три двери – две справа и одна напротив. Юля в нерешительности остановилась – свет в коридоре не горел и Акгюл она не видела. Зато почувствовала, как кто-то тянет ее за рукав. Оказывается слева была лестница, скрытая от глаз циновкой. Они поднялись наверх и оказались в еще одном, очень узком, коридоре, куда выходили уже четыре двери. На полу лежал толстый ворсистый ковер, заглушающий шаги. Агюл открыла крайнюю справа дверь и взглядом пригласила Юлю зайти. Комнатка была маленькой. Прямо напротив двери стояла кровать под балдахином, справа шкаф и комод из темного дерева, а слева, под окном, – столик из такого же темного дерева и рядом с ним пуфик. Справа от кровати расположилась маленькая тумбочка с ночной лампой.

- Хороших снов и доброй ночи! – прошептала Акгюль и исчезла, плотно притворив за собой дверь. Юля и опомниться не успела, как осталась одна посреди комнаты с чаем в руках. Потом вспомнила, что не спросила ни о туалете, ни о ванной. Она поставила на тумбочку стакан и только потом заметила, что на кровати что-то лежит. Лампочка светила тускло – света едва хватало чтобы рассмотреть предметы интерьера, да не споткнуться о выступ кровати. При ближайшем рассмотрении оказалось, что на кровати лежало платье, просторное и длинное, и полотенце. «Хорошо бы еще ванную найти, чтобы умыться» - подумала Юля и присела на кровать. Спать ей пока не хотелось – времени было что-то около 9 вечера, но в доме, судя по всему, все спали.

Она подошла к окну. Оно выходило на улицу, противоположную той, по которой они с Акгюль пришли к дому. Никого. Даже фонари горят через один, а в домах не светится ни одно окно. Все спят. Юля вздохнула – едва она осталась одна на нее снова накинулась тоска и на глаза уже навернулись слезы. Здесь, в чужой комнате, в забытой Богом турецкой деревушке в реальность произошедшего с ней за последний месяц не верилось никак. Завтра вечером она улетает домой. Завтра вечером она снова увидит внимательный взгляд мамы, поедет по улицам своего города и будет с болью смотреть на любимые места, напоминающие ей о том, что было.

Погрузившись в свои мысли, Юля и не заметила, как тихонько отворилась дверь.

- Юл-а, - прошептал детский голосок.

- Акгюл? – спросила Юля, уверенная, что это не может быть никто другой.

- Можно мне войти? – спросила девочка (конечно, это была она)

- Да-да! Я не сплю.

Акгюл осторожно зашла в комнату и, придвинув пуфик к кровати, устроилась рядом с Юлей.

- Я так и думала, что ты не спишь, - Юля не видела ее лица, но была уверена, что та улыбается. – Поговорим?

- Давай, - ответила Юля, удобно устроившись на кровати. – Только вот скажи сначала, почему ты на людях говоришь на ломаном английском, а когда без свидетелей, то твой английский здорово улучшается?

- Понимаешь.. родители не любят иностранцев, хотя они и обеспечивают нам достойное проживание. И не хотят чтобы я хорошо знала язык и свободно говорила с ними. Английский нам нужен чтобы общаться с посетителями в кафе и разговорного уровня для этого вполне достаточно. Есть и еще одна причина. У меня есть старшая сестра... – Акгюл запнулась.

- Гюлесен? – спросила Юля

- Да, Гюлесен, - девочка смахнула набежавшую слезу. – Раньше она помогала маме. Однажды в кафе заглянул один иностранец. Он заказал много всего и разговорился с Гюлесен, пока она ему подавала еду. Гюлесен влюбилась в него сразу же. Нам, незамужним женщинам, нельзя просто так общаться с мужчинами. Да и замужние без сопровождения мужчины могут говорить только с пожилыми старцами. Иностранец снял номер в гостинице за двадцать километров отсюда и каждый день приезжал в нашу деревню. Завтракал, обедал и ужинал в нашем кафе – ведь иного способа увидеть Гюлесен не было. Он писал ей записки с просьбой о встрече где угодно, только не в кафе, где за Гюлесен всегда присматривала мама. Сестра никогда бы не согласилась встретиться с ним, но хранила эти записочки у себя под кроватью – если бы их нашла мама, Гюлесен строго бы наказали. – Акгюл тяжело вздохнула.

- Как это наказали? За что? Это ведь просто записки, - спросила Юля, предугадывая ответ.

- За то, что хранила их у себя, за то, что вообще взяла их и за то, что позволила иностранцу их написать, то есть вела себя неподобающе мусульманской девушке. Мама бы заперла ее дома, а через месяц, в наказание, отдала бы замуж за какого-нибудь пожилого соседа третьей или четвертой женой. А если бы узнал отец, мне страшно подумать, что бы он сделал с Гюлесен.

- А что было дальше? Записки не нашли?

- Нет. Иностранец подкараулил Гюлесен на другом берегу, когда она с отцом ездила в магазин. Гюлесен отошла в женскую уборную, а когда вышла оттуда, увидела иностранца. У них было всего десять минут – отец ждал сестру в лодке. Юл-а, ты знаешь, я никогда не видела ее такой счастливой как в тот день, когда они с отцом вернулись из магазина. Она сидела вот на этой кровати, совсем как ты сейчас, плакала и смеялась. Он предложил ей сбежать из дома и поехать с ним в его страну, говорил, что жить без нее не может. Гюлесен знала, что родители уже договорились с нашими родственниками и ее отдадут замуж за их сына. Все было уже решено. В январе меня должны были на месяц отправить на курсы английского в Стамбул, в закрытую школу для девочек, чтобы я могла заменить Гюлесен в кафе. А в марте должна была состояться свадьба. Моя сестра не роптала – она видела Амета (племянника маминой тети). Он был хорошим и добрым. Но встреча с иностранцем изменила для нее все. И я плакала вместе с ней: от радости и от страха. Моя сестра решила бежать с любимым - когда они с отцом в следующий раз отправятся за продуктами. Так и случилось. Гюлесен попросила отца подождать ее в лодке, пока она посетит уборную. Иностранец уже ждал ее в машине. Я слышала потом, что отец вместе с владельцем магазина обыскивал окрестности, но сестру так и не нашел. Он вернулся один и стал бить мою маму за то, что воспитала дочь, которая их опозорила и меня – за то, что покрывала сестру. Мама плакала, заслоняла меня, говорила, что я ничего не знала, - Девочка залилась краской и опустила голову.

- Тебе было страшно, милая Акгюл? - спросила Юля, обняв девочку за плечи.

- Нет, Юл-а, мне было не страшно, - подняла голову Акгюл. – Я радовалась за сестру – она была вместе с любимым. И это плохо, я знаю. Наша семья была опозорена и смыть позор можно было бы только наказанием. Но сестру не нашли. С тех пор мама следит за мной еще строже.

- А как твоя сестра? Вы что-то знаете о ней? Как у нее сложилось на чужбине? – Юля сама не замечала, как стала говорить теми же выражениями, что и турчаночка, сидящая у ее ног.

- Отец проклял ее и сказал, что теперь у него только одна дочь. Мама сказала, что если Гюлесен приедет, то она ее на порог не пустит. Сестра написала всего два письма после своего исчезновения. В первом она просила родителей и меня простить ее за безнравственный поступок, а во втором... – расплакалась Акгюл.

- Что, что было во втором письме, Акгюл?

- Не знаю. Его передала маме родственница, которая получила его от своего соседа, Гюлесен никогда бы не осмелилась писать напрямую нам. Мама сказала, что ей нужны деньги, что она попала в какую-то беду.

- И что сделала твоя мама?

- Ничего. Юл-а, она ничего не может сделать. Все деньги в нашей семье хранятся у отца, он ими и распоряжается. И он никогда не даст денег моей сестре. Однажды мама сказала ему, что Гюлесен просит прощения, он ответил, что не знает, кто это.

- Господи, средневековье какое-то, - вырвалось у Юли.

- Нет, милая. Это наша жизнь, мы живем в крохотной деревушке, пусть даже до Стамбула и рукой подать. Там, в больших городах, все по-другому. А у нас уклад такой, какой был сто, двести лет назад; что-то меняется, конечно, но не так быстро.

- И ты не знаешь, что с твоей сестрой?

- Племянница владельца магазина, в котором мы покупаем продукты, сказала, что Гюлесен в Стамбуле работает в каком-то центре, присматривает за детьми.

- Так она не уехала с иностранцем?

- Нет. Он вернулся в свою страну, чтобы все подготовить для ее приезда сестры. И больше не появлялся.

- И теперь ей нужны деньги?

- Да, ей не к кому обратиться, иначе она бы не писала нам. Я хочу попробовать поговорить с Шафаком, может он сжалится и даст мне немного, он хороший.

- Шафак? А кто это?

- Мой жених, - покраснела Акгюл.

- Твой жених?? А ну-ка расскажи мне о нем, - потребовала смеясь Юля.

- Его родители погибли в автокатастрофе и воспитывал его дед по отцовской линии. Через два месяца Шафак заканчивает учебу в Стамбуле и станет полноправным владельцем кафе и магазина на том берегу. Как только это произойдет, мы поженимся.

- Ты любишь его, Акгюл?

- Знаешь, Юл-а, Шафак очень хороший. Я обязательно полюблю его, ведь жена должна любить своего мужа. И я не смогу пойти против воли родителей, они и так очень переживают из-за Гюлесен.

- Это они тебе выбрали Шафака?

- Да. Я очень благодарна маме. Отец хотел отдать меня второй женой владельцу того магазина, с которым они искали Гюлесен в день ее побега. Но он старый и очень противный. Отец уже хотел ехать к нему договариваться о свадьбе, но приехали наши тетушки из Бурсы с предложением отдать меня за Шафака – он им родственником оказался.

- И имя Шафак тоже что-то означает? – рассмеялась Юля.

- Конечно, его имя переводится как «рассвет». – наконец улыбнулась Акгюл. – А теперь ты мне расскажи о своей любви. Ведь она у тебя есть?

Юля вздрогнула. Вопрос был таким неожиданным – есть ли у нее любовь? Она чувствует любовь, но есть ли она? Ведь Олега она любит. Да, все еще любит. А его у нее уже нет.

Она рассказала маленькой турчаночке свою историю. Акгюл вздохнула:

- Знаешь, Юл-а.. я иногда завидую вам, европейским девушкам. Вы вольны любить того, кого хотите и никто вас за это не наказывает. Можно выбрать того или этого. У твоего мужа кончилась любовь к тебе, но вспыхнула к другой. И он ушел к ней. У нас бы мужчина просто взял себе вторую жену, если богат, или развелся. Не суди его строго – он ведь любит.

- Но как же я, Акгюл? У нас все было хорошо, правда я никак не могла решиться и забеременеть, мне казалось, нам так хорошо вдвоем! Да и муж не заговаривал о ребенке. Мы были вместе семь лет, Акгюл! Семь лет!!

- Может это было ненастоящее, Юл-а? Может он сейчас как раз и нашел истинную любовь. И ты вскоре ее тоже встретишь. Мы не знаем, что для нас лучше. Когда нашей судьбой кто-то распоряжается, нам кажется это несправедливым, но, может, это во благо нам?

- Не знаю, девочка. Я всегда думала, что все было правильно: мы встретились, полюбили друг друга. То есть сначала полюбила я, потом он. Не сразу все получалось, но ведь семь лет мы жили вместе и жили хорошо. Неужели все это – ошибка?

- Когда моя сестра убежала с любимым, а потом он отказался от нее, мне было очень горько за нее. А потом, когда я стала ездить с отцом за продуктами, мне не давали покоя дыни. Они лежали на прилавке и так ароматно пахли, что внутри все переворачивалось. Их можно было купить – ведь их специально положили на видное место, казалось, они смотрят прямо на тебя и желают чтобы ты их купил. Как и моя сестра – она была на виду и этот иностранец не прошел мимо.

- Ты хочешь сказать, что он забрал то, что предлагали? Как мой муж забрал меня, потому что я была рядом и сказала «да», еще до того, как он спросил меня?

- Не знаю, Юл-а. Я очень много думала о Гюлесен. Она моя любимая сестра, я люблю ее всем сердцем, но наверное не зря у нас такие правила в отношении мужчин и женщин.

- Я даже не знаю, что сказать, Акгюл. Никогда не думала об этом с такой стороны... – вздохнула Юля

Они посидели молча. Окно было приоткрыто и уличную тишину нарушали обычные ночные звуки – стрекот цикад, одинокий лай собаки.

- Акгюл, у меня не идет из головы история твоей сестры.

- Ох, Юл-а, я так за нее волнуюсь. К кому она обратится, к кому пойдет.

- Послушай, а ты знаешь, как ее найти?

- Я – нет, но знает племянница уважаемого Хатидже – это владелец продуктового магазина.

- Акгюл, послушай меня. У меня есть деньги, их только надо снять со счета, сделать это можно в любом банкомате в Стамбуле. Завтра вечером я улетаю к себе на родину, если бы ты мне дала адрес твоей сестры, я бы могла до отъезда их ей передать.

- Юл-а! Ты хочешь дать денег моей сестре??! – в голосе Акгюл звучали и изумление, и надежда, и радость, и страх.

- Да, милая. Я хочу дать твоей сестре денег. Понимаю, что она совершила проступок, но имя этому проступку – любовь. А это не самое страшное.

- Юл-а, дорогая, как мне благодарить тебя?! – заплакала Акгюл.

- Никак, девочка. Просто дай мне адрес твоей сестры.

- Надо как-то связаться с Гюнеш, это племянница Хатидже. Но завтра отец не едет за продуктами. Что же делать?

- Акгюл, а как мне попасть в Стамбул раньше, чем придет пароход? Он отходит отсюда в четыре и в Стамбул приходит к семи часам вечера. Я еле-еле успеваю добраться до отеля, собрать вещи и поспеть в аэропорт. Самолет улетает в одиннадцать и в аэропорту мне надо быть в девять часов. То есть у меня остается всего два часа времени. На сбор вещей хватит, а чтобы еще куда-то заехать – уже нет.

- Подожди. Завтра утром дядя Омер вместе с тетей Ширин едут в Стамбул на своем катере. Я попробую договориться, чтобы они тебя взяли с собой. Тетя Ширин хочет купить ткань для платья на мою свадьбу. Я скажу ей что тебе срочно-срочно надо попасть в Стамбул и нет времени ждать пароход.

- А они согласятся? Я ведь иностранка.

- Думаю, согласятся. У них нет предубеждений против иностранцев. Ты будешь в Стамбуле к полудню. Завтра Булут с молодой женой собрался на тот берег по магазинам, я попрошу его передать записку Гюнеш.

- Он согласится? Не скажет твоему отцу?

- Нет, он недавно женился и очень счастливый и добрый. Когда я была маленькой, то он мне очень нравился.

- А как я получу адрес твоей сестры?

- Даа.. Булут с женой будут долго по магазинам ходить. Знаю! У тебя есть мобильный телефон?

- Конечно! Только не с собой – я оставила его в отеле.

- Напиши мне номер, я передам его Гюнеш и она пришлет тебе смс.

- Акгюл, девочка, только скажи ей, чтобы она написала понятно. Я, конечно, возьму такси в Стамбуле, но адрес должен быть точным.

- Хорошо, Юл-а, я обязательно передам ей. Как я тебе благодарна!!

В коридоре тихо скрипнула дверь и послышались шаги. Акгюл, метнувшись к Юле, закрыла ей рот ладошкой. Когда звук шагов стих, Акгюл прошептала:

- Это мама. У нее часто болит голова и среди ночи она ходит за таблеткой. Я побежала, Юл-а. Она может заглянуть ко мне на обратном пути. Спи, я завтра тебя разбужу.

И Акгюл неслышно выскользнула из комнаты.

Юля переоделась в приготовленное ей платье для сна и легла на кровать. Мыслей было много, но усталость брала свое и через пять минут она уже крепко спала.
Проснулась она от звука рычащей машины под окном. Открыв глаза она сначала даже не поняла, где она. В дверь тихонько постучали и послышался голос Акгюл

- Юл-а!

- Заходи Акгюл, я уже проснулась, - сказала Юля, стараясь говорить как можно тише, но в то же время, чтобы ее хорошо было слышно.

- У нас мало времени, Юл-а. Дядя Омер и тетя Ширин уже собираются. Я сейчас приготовлю тебе чай и балык экмек.

- А твои родители? – Юле почему-то не хотелось встречаться ни с Саригюл, ни с ее мужем.

- Отец давно ушел в море за рыбой. Мама ушла открывать кафе. Все, собирайся! Умыться сможешь внизу.

Когда Юля спустилась, Акгюл проводила ее в ванную, предупредив, что у нее две минуты. Юля даже не смогла толком разглядеть ванную, рванувшись сразу к раковине. На ее удивление сантехника была европейской.

В гостиной, в которой она вчера пила вечерний чай, Акгюл уже поставила тарелку с балык экмеком – рыбным бутербродом и стакан чая. Юля пила горячий чай, а Акгюл бегала из гостиной на улицу и обратно, проверяя, не уехали ли родственники.

Наконец с завтраком было покончено и Акгюл, схватив Юлю за руку, потащила из дома:

- Потом, Юл-а, потом! Тебя отправлю и помою посуду, приберу в комнате.

Они пробежали квартал и вдруг оказались у воды – здесь тоже был причал. Только небольшой, для лодок живущих поблизости.

Тетя Ширин и дядя Омер представляли собой занятную пару. Он – высоченный, огромный, с большим животом, собой полностью заслонял свою жену – тоненькую, невысокого роста турчанку. Акгюл затараторила по-турецки с тетей, жестикулируя и показывая на Юлю. Потом обернулась к ней и подтолкнула в спину:

- Все в порядке. Они тебя довезут до Эминеню. – Ее английский снова стал ломаным.

Юля вопросительно посмотрела на девочку, ей не хотелось спрашивать по телефон, про адрес сестры. Но Акгюл видимо поняла ее и повторила:

- Все порядке.

- Скажи мне хоть как будет спасибо по-турецки. Мне же надо будет как-то поблагодарить твою тетю.

- Тэшэккюр эдэрим, – четко произнесла Акгюл.

- Тэшэккюр эдэрим, - повторила Юля. – Спасибо тебе за приют, Акгюл и за разговор спасибо.

- И тебе спасибо, Юл-а!, - она быстро обняла Юлю и снова подтолкнула ее. – Всё, тебе пора!

Тетя и дядя Акгюл уже сидели в катере. Юля устроилась на боковом сидении, закуталась в палантин и обернулась. Катер уже жужжал мотором и она не слышала, что говорит ей Акгюл, но почему-то поняла ее:

- Пусть тебя хранит твой Бог! – прокричала Акгюл и помахала Юле рукой.

- И тебя пусть хранит твой, - прошептав по-русски, махала Юля ей в ответ.

Катер набирал скорость и вскоре фигурка Акгюл слилась с лодками и домами. Юля смотрела на проносящиеся мимо рыбацкие поселки и пыталась понять, что с ней происходит. Ей было зябко, она ежилась, хотя ветра почти не было. Словно кто-то сбросил с нее одежду и дал новую, менее теплую, но удобную. «Как змея меняет кожу, сменила и я ее» - вспомнились вдруг Юле слова из какой-то книжки. Да, похоже.

Катер летел по Босфору, а по воздуху уже неслось смс с адресом Гюлесен. Юля даже ощущала, как оно опережает катер.

Она обязательно найдет сестру Акгюл. Даже если ей придется полететь другим рейсом.